«Эх ты, а еще пионер». Главный редактор 63.RU рассказал, как несколько лет носил красный галстук. Не дай бог никому

Опа, День пионерии на дворе. В последнее время, с ростом популярности всего советского, его начали прямо отмечать-отмечать. Мероприятия всякие проходят, где взрослые, а порой и пожилые дяди и тети надевают галстуки да пилотки и изо всех сил ностальгируют. Соцсети наполняются черно-белыми фотками, с которых на нас глядят улыбчивые советские мальчики и девочки в белых рубашках, с горнами, барабанами, знаменами… Я тоже успел побывать в этой распрекрасной организации. Но никаких ностальгических чувств в этой связи не испытываю. И вот почему.

Если честно, пионерские годы запомнились мне только постоянной неспособностью правильно завязать галстук и… драками, которые отравляли мою подростковую жизнь. Так получилось, что учился я хорошо. И потому, будучи третьеклассником, попал в первый поток приема в пионеры — осенью, в День конституции (в те времена его отмечали 7 октября). Принимали тогда из всей параллели семерых человек: меня и шесть девочек. Остальные должны были дожидаться аж 22 апреля (дня рождения Ленина), когда уже принимали всех скопом. В результате почти весь третий класс мне предстояло быть единственным в параллели пацаном-пионером.

Эти полгода я вспоминаю, как самое ужасное время. Мне очень не хотелось выделяться своим красным галстуком, но не носить его в то время — означало огребать от учителей и вожатых. А носить — огребать от сверстников, на которых этот кусок материи действовал, как на быков в корриде.

Я никогда не умел драться, но с раннего возраста четко усвоил, что сдачи нужно давать, иначе жестокий детский мир тебя быстро расплющит и расчеловечит. Правда, все рассказы взрослых о том, что «если дашь сдачи, к тебе потом никто не полезет», оказались позорной туфтой. Приближались 90-е, благородные принципы пацанской драки (типа «один на один», «до первой крови» и т.д.) очень быстро канули в небытие. Им на пионерскую смену пришли запинывание толпой, постановка на деньги, прилюдное унижение.

Я как-то очень быстро понял, что мне никто не поможет. Учителя ограничивались лишь легким порицанием распускающего руки хулиганья, которому было вообще насрать на всё. Никогда не забуду, как запыхавшиеся педагоги прибежали разнимать кучу-малу, бьющуюся не на жизнь, а насмерть в традиционном месте разборок — за школьной теплицей. Никто не стал разбираться, в чем суть, но зато не упустили случая бросить мне: «Эх ты, а еще пионер». Пионерская дружина, раздувая щёки, говорила, что настоящий пионер сам должен проводить разъяснительную работу в ученическом коллективе. А родителям я ничего не говорил — потому что не хотел таскать в наш полный любви семейный мир это школьно-пионерское дерьмо. Дома я про него забывал. Дома — было хорошо. Разве что, приходилось придумывать правдоподобные объяснения по поводу оторванных пуговиц и красных пятнышек на белой рубашке.

Нападки не прекратились и после того, как в пионеры приняли вообще всех. Потому что остались отморозки, которые нападали просто по привычке. Но и я приобрел кое-какие навыки — научился бить так, что мало не казалось. И в каждой стычке, даже при общем моем поражении, хоть один из отморозков, но уходил с расквашенной вывеской (кстати, галстуком было очень удобно вытирать кровь). Всё успокоилось только года через три, когда мы все подросли, а пионерская организация вместе с Советским Союзом благополучно отошла в мир иной, так и не привнеся в мою жизнь ничего значительного.

А, нет, вру! Был эпизод, когда мы с одноклассниками 22 апреля стояли в почетном карауле у памятника Ленину на главной площади родного города. Помню, что относился к этой миссии очень ответственно, почти гордился. Но товарищи по караулу все 15 минут нашего там стояния хихикали и вполголоса травили анекдоты, разрушая всю сакральность момента.

Так что, дорогие друзья, ностальгирующие по пионерии, простите меня великодушно за то, что я не с вами.