«Отказаться было стыдно»: как самарские речники работали в Чернобыле

Работа на износ вдали от дома под постоянным облучением радиацией. На это пошли куйбышевские речники в далеком 1986 году, в год аварии на Чернобыльской АЭС. На своих речных теплоходах куйбышевцы перешли два моря, чтобы работать на границе зоны отчуждения на плавучих общежитиях для ликвидаторов аварии. Об их тяжелом быте, который заслуживает не меньше уважения, чем труд самих ликвидаторов, мы узнали из первых уст.

В качестве плавучих гостиниц у берега Днепра работали тринадцать из пятнадцати речных теплоходов проекта 785. Эти суда в 1955 году вышли с верфей в Чехословакии и получили имена в честь советских республик. Из Куйбышева в Чернобыль шли четыре судна: «Киргизия» (впоследствии переименована в «Петр Алабин». — Прим. ред.), «Эстония», «Карелия» и «Россия».

Новость об экспедиции стала неожиданной для экипажа самих судов. Просто в один момент всех поставили перед фактом их капитаны. Моторист «Киргизии» Евгений Житлов вспоминает, как это происходило.

Он пришел работать на «Киргизию» в 1985 году. Ему было 32 года, он заканчивал только свою вторую навигацию, когда это случилось:

— В конце мая мы шли в Куйбышев от Волгограда. В Усовке нас догнал другой теплоход. К нам на борт сошли несколько человек при галстуках, с дипломатами и солидными животами. Они отвели капитана поговорить с глазу на глаз. Когда они отбыли, капитан собрал всю команду и поставил всех перед фактом — как только судно вернется в Куйбышев, начнется подготовка к отплытию в Чернобыль.

Точно так же перед фактом поставили экипажи других судов. При этом в команды входили люди разные: и опытные речники, и 19-летние ребята. Тем не менее от рискованной экспедиции не отказался никто.

— Родители были против, но, сами понимаете, 19 лет — это такой возраст, когда всё лучше всех знаешь, родителей не слушаешься. У нас коллектив был очень сплоченный, не хотелось бросать, — вспоминает работник пищеблока «Киргизии» Любовь Алмаева.

Сейчас речники признаются, что тогда отказаться, собственно, было нельзя. Но никто и не думал об отказе. Причины на то были разные. Поскольку много информации команде теплоходов не раскрывали, то мало кто имел четкое представление, куда и зачем они отправляются. Тем более партия позвала — отказываться стыдно. Некоторые даже сами вызвались ехать в качестве добровольцев.

— Я не думала о страхе. Конечно, когда годы проходят, когда сталкиваешься с последствиями, начинаешь думать, а стоило ли это того... — вздыхает Любовь Алмаева.

Отбор был строгий — только полностью здоровые люди. Об участии диабетиков и беременных не могло быть и речи. Все проходили медкомиссию в так называемой бассейновой больнице на Степана Разина. Хотя, как вспоминают речники, огрехи всё равно всплывали.

— У директора нашего ресторана был диабет. Она пробыла месяца 2–3 и уехала, так ей стало плохо. В итоге она умерла, так и не доехав до Куйбышева, — вспоминает работник пищеблока «Эстонии» Наталья Петрова.

Тем временем к большому путешествию готовили и суда. Это было опасное предприятие — теплоходам, предназначенным для речных плаваний, предстояло перейти два моря.

Теплоходы отогнали в затон. С судов сняли всю мягкую мебель. Всё, что вбирало в себя пыль, надо было убрать. Все иллюминаторы и пролетные двери были задраены наглухо, чтобы при морском переходе их не захлестывали волны. После этого поверх палуб построили каркас из фанеры для утепления. Теплоходы превратили в плавучие дома.

Работу всех механизмов необходимо было довести до совершенства. Всю посуду заменили на нержавеющую. Спасательные средства заменили на другие, подходящие под стандарты морских судов.

16 июня 1986 года «Эстония» первой отправилась в рискованное путешествие. На борту были только механики, обслуживающий персонал должен был ехать совсем другим маршрутом.

Как вспоминают члены экипажа, в тот день на речном вокзале провожать их собралось не меньше половины города. Как вспоминает второй механик «Эстонии» Николай Татаров, вслед речникам кричали, что они идут на смерть.

Из Куйбышева «Эстония» дошла по Волге до Волгограда. Там на теплоход установили дополнительные котлы для отопления, поскольку в зоне катастрофы людям предстояло провести далеко не пару месяцев.

Из Волгограда самарский теплоход пошел по Волго-Донскому каналу имени Ленина. Следующая стоянка была уже в Ростове. Там «Эстонию» уже ждали три волгоградских судна: «Таджикистан», Узбекистан» и «Туркменистан». Кроме того, в составе процессии были два теплохода из Саратова.

Все ждали только сопровождающих — несколько морских буксиров. Суда пришли на третий день стоянки, и караван через Дон и Таганрогский залив вышел в Азовское море.

Переход занял три дня. Море было относительно спокойным, но при признаках штормовой погоды теплоходы должны были приставать к берегу. Так, процессии пришлось на один день зайти в Керчь.

Второй раз заштормило, когда караван огибал Крымский полуостров. Теплоходам разрешили переждать непогоду на военно-морской базе в заливе Донузлав. Однако шторм всё же настиг суда в море. Речникам пришлось пережить непривычную для них тряску.

— Теплоход так и бросало. Волна как ударит — брызги аж до капитанской рубки долетали. Сутки мы в Донузлаве переждали и дошли до Херсона, а оттуда до Киева, — рассказывает Николай Алексеевич.

В Киеве процессия собралась в полном составе. Самарские теплоходы «Киргизия», «Карелия» и «Россия» были в числе догоняющих. Их экипаж не застал штормов, зато в Волгограде речникам пришлось на своих спинах перетаскать много мешков с гипохлоритом для обеззараживания воды.

Что касается работников пищеблока, они летели из Куйбышева до Киева самолетом. В столице УССР они провели ночь в гостинице, а днем сели на теплоход «Метеор», на нем догнали свои родные суда и по трапу поднялись на борт.

От Киева по Днепру до конечной остановки процессия шла уже без остановок. 2 июля 1986 года караван пристал в 30 километрах от Чернобыльской АЭС.

Место стоянки было совершенно дикое. Вокруг не было ничего кроме леса. Ничто не наводило на мысль, что 2 месяца назад невдалеке произошла самая страшная катастрофа в истории атомной энергетики.

— В принципе, нам выходить наружу запрещали. Недели две мы просидели на теплоходах безвылазно, пока пространство вокруг обустраивали, — рассказывает Наталья Петрова.

Постепенно берег в том месте, куда пристали теплоходы, обустраивали, превращая в полноценный городок.

Так, сначала площадку засыпали песком, а спустя еще несколько месяцев заасфальтировали. На подъезде к поляне поставили пост, где всех входящих проверяли дозиметром. У кого фиксировали превышение, сразу раздевали донага и отправляли в душ. Потом выдавали чистую одежду и только после этого пускали на теплоход. Спустя еще время на территории городка появился вагончик зубного техника.

Экипажу выдали спецкостюмы с прикрепленными накопителями, чтобы фиксировать, какую дозу облучения они получают. Однако, когда накопители оказались заполнены, их забрали, а показатели так и не сообщили. С тех пор самарские речники так и не узнали, какую дозу радиации они получили.

Теплоходы начали работу в режиме плавучих гостиниц для ликвидаторов аварии. В каждой каюте жило от двух до четырех человек. При этом людей селили на суда не вперемешку, а строго делили по их специальностям. Например, на «Киргизии» жили шоферы, которые перевозили ликвидаторов, а также радиацию на захоронение.

Разумеется, работали на износ все. Механики должны были постоянно обеспечивать работу всех систем своих теплоходов, проверять дозиметром тех, кто поднимался на борт, а ночью нести вахту.

— В 4 утра подъем. Включаем плиты на кухне, в 5 часов идем будить девчонок, они уже идут завтрак готовить, — рассказывает Николай Алексеевич.

У пищеблока рабочий день составлял примерно 16 часов в сутки. Ликвидаторы получали питание по талонам, но во время обеда столоваться зачастую приходили и те, кто не жил в плавучих общежитиях. Так, за один присест приходилось кормить до 500 человек. Сменщиков в пищеблоке не было.

— Мы даже не успевали посуду убирать. Мы ее просто оставляли на полу. После каждого застолья мы шли в душ, потому что пот стекал градом. На нас мужчина, который воду привозил, кричал: «Слушайте, вы обнаглели?!» — рассказывает Наталья Петрова.

Воду, как питьевую, так и для мытья, привозили. Купаться в реке было строго запрещено. Продукты привозили в целлофановых мешках. Все использованное,: постельное белье, одежду, посуду, сдавали в могильник. Спустя время стали организовывать выездные кормежки. Работники пищеблока загружали едой военные термосы и на грузовиках ехали в леса. Там на поляне были столики. Позже там поставили фанерные домики.

При этом все речники, как один, говорят, в работе очень помогала слаженная работа коллектива. Все поддерживали друг друга, как могли, чтобы работать как единый механизм.

Разумеется, урывать свободное время получалось. К некоторым речникам на время даже приезжали их вторые половинки.

Мужчины, которые относились к запретам более спокойно, ходили в лес по грибы и ягоды. По словам Николая Татарова, лисичек и рыжиков было море, причем все были солидного размера.

— Бывало принесешь, охапку грибов на кухню принесешь, девчонки сразу разбегаются: боялись радиации. Мужики шутили, что грибы светились, когда их жарили, — вспоминает Николай Алексеевич.

Чтобы отучить мужчин, один из специалистов-атомщиков провел для них эксперимент. Дело в том, что при проверке местных плодов дозиметр показывал совсем небольшой уровень облучения. Тогда техник бросил одно яблоко в огонь, и вот тогда-то счетчик зашкалило.

Единственный работающий почтовый ящик в округе был в селе Страхолесье. Туда некоторые из самарских речников периодически ездили на попутных грузовиках. Также были выезды по рабочим вопросам, например, принять продукты со склада, в Чернобыль и даже в саму Припять.

— Города опустели абсолютно. Оттуда же всех вывезли. На балконах белье висело, кое-где ковры. По улицам, кроме ликвидаторов, никто не ходит и не ездит, — рассказывают речники.

Кроме того, для участников ликвидации организовывали и культурно-развлекательную программу. Ярким событием стал концерт звезд первой величины, которые тогда были на пике популярности во всем СССР: Валерий Леонтьев, Владимир Кузьмин и сама Алла Пугачева. Специально для них около берега построили сцену и небольшую будку.

— Леонтьев из своего автобуса вылез и сразу в будку юркнул: радиации боялся. Мне его так жалко стало, я ему даже хотел свою спецовку отдать. Он был низенький такой. А вот Пугачева мне понравилась. Она туда два раза приезжала. Ее попросили, и она откликнулась. Второй раз она прямо в клубе Чернобыля выступала, причем ночью. Я сам не был там, а вот супруга моя ходила на концерт. Пугачева тогда очень много номеров исполнила. Я ее песни не люблю, но как человек она поступила хорошо, — вспоминает Николай Татаров.

Несмотря на все ухищрения и меры предосторожности, воздействие радиации давало о себе знать. Металлический привкус во рту, мигрени, головокружение и бессонница стали привычным состоянием для речников во время экспедиции. Как вспоминают участники ликвидации, когда со стороны АЭС шел ветер, весь корабль начинал кашлять.

— У нас посудомойщицу увезли практически сразу. У нее кровь носом шла, она в обмороки падала, ее сразу назад и отослали, — рассказывает Наталья Николаевна.

— Наш боцман умер. Он очень худой был. Он пробыл там два месяца, ему стало очень плохо, и его отправили в Куйбышев, положили в больницу. И осенью нам пришло сообщение, что он умер, — вспоминает Евгений Житлов.

Сам моторист проработал в зоне отчуждения около полугода. В ноябре он уехал в отпуск, а зимой у него начались занятия в речном техникуме.

Дольше всех в зоне катастрофы пробыл экипаж «Эстонии». Речники вместе со своим кораблем отправились домой, пробыв в районе Чернобыля год и три месяца.

С тех пор прошло почти 40 лет, но последствия дают о себе знать до сих пор. Большей части речников, участвовавших в ликвидации, уже нет в живых.

У части экипажа родились больные или слабые дети. До сих пор уснуть многим удается только благодаря таблеткам.

Николай Татаров год пролежал в больнице с онкологией, Любовь Алмаева и Наталья Петрова получили инвалидность.

— Конечно, хорошего мало: зубы потеряли, килограммы набрали. И все говорят: «Ну вы же сами туда поехали». А я отвечаю: «Ну кто-то же должен был это сделать!» Вот действительно, мы так были воспитаны: комсомольцы вперед и так далее, — говорит Наталья Николаевна.

Что касается знаменитых судов, на которых жили герои-речники, то их постигла печальная участь. «Киргизия» была переименована в «Петр Алабин» и в 2016 году продана частной конторе. Судно буксовали в затон Сухой Самарки, где оно ржавеет без дела и по сей день.

«Россию» пустили на металлолом в 2011 году. «Эстонию» отправили в Москву, в 2010 году переименовали в «Князя Воронцова», а в 2018 списали и утилизировали. Два года спустя такой же бесславный конец постиг и «Карелию»...