«Ты его оттуда выцарапай, меня забирай»: 50-летний отец просил мобилизовать его вместо больного сына

Небольшое забайкальское село, из которого забрали 20-летнего Артема (имя изменено. — Прим. ред.), находится в паре часов езды от Читы. Его увезли вместе с десятками односельчан вечером второго дня частичной мобилизации. Парень должен был ехать первым рейсом, но родные не дали ему сесть в автобус без повестки. Второй рейс вернулся уже с повестками, и Артем, у которого анемия средней степени тяжести, уехал в учебку*.

Здесь живет около тысячи человек. Местные говорят, что в одну ночь только из их села мобилизовали около сорока мужчин, среди которых оказались всего двое молодых ребят, один из них — Артем. Спецоперация уже коснулась его семьи: на одной улице с ним живет родственник, который восстанавливается после ранения, полученного на Украине.

Артема вытаскивали из части, где он уже получил распределение. Отец мобилизованного, которому 50 лет, пытался даже «обменяться» на него. Сёстры написали во все инстанции — от военкомата и военной прокуратуры до правительства региона. Все вместе регулярно ездили к пункту сбора. Сам мобилизованный говорил родным, что в части ему советуют забыть про болезнь. Но он не может: с такой степенью анемии воевать ему просто нельзя.

По дороге к селу встречаются озёра и еще не убранные поля. Из этой левитановской тиши 22 сентября мужчин собрали по окружным деревням и селам. В одном смогли отбиться: без повесток на руках сельчане отказались уезжать.

На вопрос, как вышло, что половина уехала без документов, местные отвечают, что в чате Viber их напугала глава поселения. Часть сообщений, по их словам, она позже удалила.

— Позвонили из администрации, чтобы явились — без повесток, без всего, — рассказывает одна из сестер Артема Соня (имя изменено. — Прим. ред.). — Звонили вечером 21-го. Сказали, что в 9 утра нужно прийти. Они приехали, никому повестки не выдали, просто начали загружать в автобусы. Мы брата оттуда забрали, сказали: «Без повестки мы тебя никуда не пустим». Через два часа принесли какую-то бумажку в виде повестки, нигде он не расписывался, что получил ее от военкома.

— С обеда он ее получил, — мама Артема согласилась пообщаться со второго раза, когда ей с мужем пообещали, что текст выйдет без упоминаний реальных имен и названия села. Семьи других мобилизованных с журналистами говорить под запись отказались из страха, что после публикации вызволить родных не получится точно. — С ним сейчас там четверо из нашего села. Кто первой партией уехал, кто второй, понимаете что. Из детского сада кочегаров всех забрали, они неслужившие.

Садик теперь не знает, как топиться. Глава поселения обвинения по телефону опровергла (в редакции есть запись разговора с главой. — Прим. ред.) и передала трубку другой женщине — «вину» на себя взяла специалист, которая занимается первичным воинским учетом. Она рассказала, что действовала согласно приказам.

Фото этих приказов и законов — в том числе от 1997 года — в суматохе представители администрации якобы скидывали в общий чат, а позже из-за большого числа вопросов от местных тоже удалили. Но семье признание вины ничем уже не поможет. Он оказался в зоне ответственности воинской части, и там с его анемией, по их словам, разбираться никто не хочет.

— Вечером его на автобусе увезли в военкомат, мы туда прибыли с сестрой, начали [узнавать] — «у нас же идет частичная мобилизация, он у нас не годен, он не служил и даже по возрасту не подходит» — ему вот 20 лет исполнилось буквально в сентябре. Нас начали спрашивать, почему не годен. Мы объясняли, что у него анемия. Нам сказали: «Нужно было раньше реагировать». То есть они не посмотрели, почему он не годен, не выяснили, как его призвали. Забрали у него в военкомате военный паспорт, обычный паспорт, включили его в списки, определили в часть, и всё. Никто не разбирался. В военкомате они должны были посмотреть, списки же какие-то у них есть. Больше половины деревенских мужчин увезли — тех, кто вообще не служил. И по возрасту не подходят, и многодетные — очень много, — Соня ездила с родителями и другой сестрой Вероникой (имя изменено. — Прим. ред.) в учебку несколько раз после мобилизации.

Троих человек с инвалидностью вернули. Увезли <...> всех вперемешку, посадили в автобус — и в часть, там переодели. Мы обращались в военкомат, говорили с военкомом — он пожимает плечами и признает, что [в ведомстве] совершили ошибку, [но говорит, что попробует помочь]: «Ничего не обещаю». <...> Медкомиссию никто не проходил. Когда мы в военкомате разговаривали с женщинами, они сказали: «Скорее всего, медкомиссии не будет. Ну, наверное, точно». <...> Вчера брат позвонил и сказал: «Нас просят принимать присягу». Их собрали всех на плацу, начали про присягу говорить. Мы ему сказали, чтобы он ничего не подписывал. Он же, по сути, находится там незаконно. Но вроде от них отстали.

У семьи Артема аккуратный дом и большой участок — по двору бегают куры, индюшки, собаки и коты. Когда Артем помогал по хозяйству, то быстро уставал. Мама рассказывает, что при анемии у него может критически понизиться давление (так же резко снижается уровень гемоглобина. — Прим. ред.), после любой нагрузки нужно долго восстанавливаться. Семья переживает, что на боевой Артем просто не справится физически. Диагноз у него врожденный.

Маму не пустили к военкому, когда они приезжали все вместе, запустили только отца и одну из сестер. Девочки ездят туда почти каждый день. По рассказам брата, с мобилизованными почти не контактируют в сборном пункте и ничего им не объясняют.

— Их тупо выгоняют на плац, строят. Утром выгнали, они простояли, потом завтрак, закончился — их разделили, отпустили. На обед, правда, сводили — я с ним сегодня два раза созванивался, разговаривал. «Что-то говорят?» — спрашиваю. — «Нет». Какой-то лейтенант прошел, спросил про хронические заболевания, что-то записал, всё. Будет — не будет [медосмотр], конкретно никто ничего не объяснил. Они там сами не знают. <...> [На третий день] к ним зашел какой-то прапорщик — «с завтрашнего дня вы заступаете в наряды». Полная военная служба, — говорит отец мобилизованного.

Он не понимает, что делать на Украине молодым неслужившим парням.

— Я бы сам пошел. Я военкому вчера сказал: «Ты его оттуда выцарапай, меня забирай. Мне 50 лет, я служил, я вырастил детей, я пойду за него». Он отвечает: «Я не могу». <...> Загребают — я вчера стоял там, извините за выражение, [удивлялся], вот в этой дивизии сопляки — 20 лет, как наш. Их там, не знаю, — море. Море пацанов, которые автомат держали только в школе, [когда] разбирали. Он стрелять из него даже ни разу не стрелял. <...> Говорят, находиться они там будут 25 дней. Я ему: «Чему там тебя за 25 дней, скажи, научат?» Ни-че-му.

Сам Артем при этом пока не разделяет опасений родных и хочет остаться. Его мама говорит так: «Он в армию хотел. Он и сейчас говорит: «Я бы там послужил срочником»». На это все начинают нервно посмеиваться — парень еще молодой. Соня добавляет: «Просто даже элементарно, если их отправят воевать — вряд ли же на границе их будут держать. Ему станет плохо, он упадет, и всё. Он не сможет там».

— Нам бы желательно его оттуда забрать. У нас же идет не полная мобилизация, а частичная. Его еще определили в разведку. Какой из него разведчик? Маленький парень, неслуживший, даже не знает, что такое казарма, — большую часть беседы Соня держится, но в глазах стоят слезы, когда речь заходит о заболевании брата. — Я когда звонила в военную прокуратуру — меня там, грубо говоря, просто послали. Нам там сказали: «Идет полная частичная мобилизация». Я им в ответ: «Так полная или частичная?» Шойгу объявлял, президент объявлял, замгубернатора [что призывать неслуживших не будут]. Там говорят: «Всем пофиг».

— Закройте глаза на свои болезни. Во время войны болячки все отменяются, хотя война не объявлена, — говорит мама. — Я боюсь, на той неделе что будет.

— Мы были вчера в военкомате (23 сентября. — Прим. ред.), всю эту бадягу приостановили (рассказывают, что в чате глава администрации сообщила о том, что сборы на стопе. — Прим. ред.). Мы приезжаем к части, там человек 300 стоит — их откуда-то из района собрали. Заходит женщина — приостановили же. А она говорит: «Я ничего не приостанавливала», — отец Артема и его сестры говорят, что если бы была полная мобилизация, то они бы, возможно, даже не стали бы выяснять и оставили его со всеми, но в условиях частичной мобилизации делать этого не хотят.

— У меня младший брат был в первую чеченскую кампанию. И че? Он пришел оттуда — год в Чечне был — так и не адаптировался к нормальной жизни. Пил и погиб — всё. Я знаю, что это такое, когда человек участвовал... Когда он пришел из армии, он полночи воевал... Был в Грозном, в самой мясорубке. Вот племянник у нас был там на Украине — по ранению списан. Тоже приказ, хотя контракт закончился, он уволен, — возмущается отец.

— Из районов людей забирают... С кем бы я ни разговаривала из Читы, они тоже где-то в районах прописаны. Никому из них не пришла повестка. Причем есть парни, которые служили год-два назад. Вот есть мой одноклассник, он год назад служил, ему ничего не пришло. Соответственно — как вы так? Причем у него хорошая категория, хорошие войска. Как забирают, как призывают? Где они что берут, я не понимаю, — говорит Соня.

А отец дополняет:

— Он 10 дров расколол — и всё, лежит. Я задал вопрос военкому: «Если он у вас тут упадет, что вы мне скажете? Извините, произошла ошибка?»

^{В текст были внесены изменения — убраны подробности о родственнике мобилизованного, а также мы переписали формулировку в предложении про главу поселения и телефонный звонок.}