«Оперирую даже во сне»: детский кардиохирург — о своей работе

Сердце новорожденного ребенка весит 25–30 грамм. По величине это как небольшая слива. А сам пациент во весь рост умещается на обыкновенной подушке. Доктор, с которым мы сегодня беседуем, делает операции на крошечном органе, исправляя его строение. Детский кардиохирург Сергей Шорохов рассказал о своих буднях, которые наполнены спасением жизней.

— С какими заболеваниями к вам поступают пациенты чаще всего?

— Наше отделение стоит в кардиодиспансере особняком, потому что мы занимаемся лечением детей. В таком качестве мы работаем 15 лет, отделение у нас смешанное — у нас тут и те дети, которых мы просто лечим, и те, которых оперируем, — и называется оно кардиологическое и кардиохирургическое.

Лечим мы пациентов с врожденным пороком сердца, это (кстати, не такое уж и редкое заболевание) нарушение строения сердца, и мы это исправляем. Не подлежат коррекции только 2–3% пороков.

— Как врачи объясняют появление пороков сердца у ребенка еще во внутриутробном развитии?

— Работ на эту тему много. А если много, то, значит, нет ни одной действительно по-настоящему стоящей и все объясняющей. Есть теория, что из-за большого количества генов происходит сбой программы. Ведь у одних и тех же родителей может родиться один ребенок с пороком сердца и потом восемь совершенно здоровых. Почему так происходит? Точного ответа нет. Главное, что сейчас мы можем диагностировать пороки внутриутробно, мы знаем, когда и кто родится, и тесно взаимодействуем с роддомом нашего диспансера.

Лет 20 назад такого не было. И тогда ежегодно в области рождались 50–60 детей, которых нужно было экстренно оперировать. Где они все сейчас? Многих уже нет. Потому что оказать помощь без должной внутриутробной диагностики просто не успевали. А вот, скажем, три года назад в регионе родились 41 тысяча малышей, и в операции на сердце из них нуждались 350 человек. Но работы нам хватает. Есть детки, которых надо оперировать не один, а несколько раз. Они растут, меняется анатомия сердца. Это особенность детской хирургии.

«На операцию вооружаемся лупой»

— В чем особенность операций новорожденных детей?

— Мы предпочитаем не оперировать в первые часы жизни. Ребенок и так испытывает много проблем новорожденности, мы стабилизируем его состояние в течение 3–4 дней и обследуем. У него может быть и генетическая патология, и осложнения при рождении, например кровоизлияние в мозг. Когда убеждаемся, что это наш человек и хирургическому вмешательству ничего не мешает, то делаем операцию. Все время восхищаюсь нашими анестезиологами, они могут вставить катетер в вену ребенку весом два килограмма. Я не знаю, как они это делают. В детской операционной есть дыхательной аппарат, который в состоянии обеспечить жизнь ребенка 3–4 часа без остановки кровообращения. Он имитирует сокращение сердечной мышцы. За работой этого аппарата во время всей операции следит доктор.

— А какое еще оборудование есть на вооружении у детского кардиохирурга?

— Очки с бинокулярными лупами. Их делают специально для каждого доктора. Очки дают 4,5- кратное увеличение. Это к разговору о том, что там можно увидеть на сердце у новорожденного. Мы в этих очках видим все. Кроме того, у нас на голове во время операции прикреплена лампа, которая дает яркий свет туда, куда мы смотрим. В среднем операция длится 2–3 часа.

— Вы лечите детей только из Самарской области?

— Мы известны за пределами 63-го региона. Вот сейчас у нас лежит малыш из Бузулука из Оренбургской области. Он родился с критическим пороком сердца, прооперировать его надо было в течение нескольких суток. До Оренбурга или до федерального центра он бы не доехал, поэтому врачи из Бузулука вызвали наших кардиологов, и мы привезли на реанимобиле ребенка сюда. Дорога заняла часа полтора–два. Первую операцию провели ему три месяца назад, и все это время он находился у нас под наблюдением. Скоро ему предстоит вторая операция.

Был случай, когда к нам с таким же пороком сердца привезли ребенка из Киргизии. Мама нашла в интернете сведения о нас, договорилась об оплате (к сожалению, лечить иностранных граждан бесплатно мы не можем), ей помогли коммерческие структуры. Мы ребенка прооперировали, с ним сейчас все хорошо. Позже прооперировали еще одного новорожденного из Киргизии. Родители второго малыша узнали о нас от мамы первого.

— Сколько операций вы делаете в год? Какую самую сложную можете вспомнить?

— В год я делаю около ста операций. Самая сложная операция последних месяцев была как раз у того мальчика из Бузулука, про которого я рассказывал. У него гипоплазия левых отделов сердца, проще говоря, у него нет левого желудочка. И нам надо было приспособить сердце так, чтобы один желудочек работал за два. Операция длилась пять часов. Тогда он весил два килограмма, это был особый риск, но он молодец, справился, сейчас дорос уже до четырех килограммов.

Во многих странах таких детей не оперируют вообще, потому что прогноз жизни у них не очень хороший. Там убеждают прерывать беременность. У нас тоже врачи рассказывают о возможных последствиях, но не все женщины решаются на такой шаг. И мы оперируем. Выбора нет. Но настолько серьезные случаи встречаются 2–3 раза в год.

— Кого труднее оперировать — новорожденных или детишек постарше?

— Все зависит от порока. Бывают стандартные и простые пороки, бывают сложные. Например, с дефектом предсердной перегородки люди живут и порой даже не знают, что он у них есть. Или знают, но операция не требует срочности, и они ее откладывают на потом. У нас в кардиодиспансере был случай: обратилась 63-летняя пациентка, у нее как раз был такой порок, она долго не соглашалась на операцию. А потом вдруг ей стало тяжело работать на грядках на даче. И она пришла со словами: «Ну, вот теперь делайте операцию». Врачи долго сомневались, потому что после 50 лет такие операции организм переносит тяжелее. Но, к счастью, у нее все обошлось. Через три месяца после хирургического вмешательства она снова вышла на грядки. А есть такие пороки, как гипоплазия отделов сердца, — они считаются критическими, и их нужно оперировать в первые часы жизни.

«В первый раз ручонки, конечно, тряслись»

— У вас сложнейшая профессия, но чувствуется, что вы в нее буквально влюблены. А сколько лет вы работаете кардиохирургом?

— С 1984 года, практически сразу после окончания медицинского института. Сердечно-сосудистым хирургом проработал до 2000 года, оперировал и взрослых, и детей. А в 2000-м переключился только на детей. Многие считают, чтобы оперировать детей, надо много нервов, а я считаю, что это самое благое дело. И это очень интересно. У детей более четырех тысяч пороков, не все простые, иногда приходится поломать голову, чтобы найти решение.

Но в основном мы не идем самобытным путем, а используем опыт зарубежных коллег. Тесно сотрудничаем с докторами из американской клиники «От сердца к сердцу». Они сначала приезжали сюда, обучали нас их методикам, потом мы ездили к ним. Общаемся до сих пор, сейчас они приезжают в Самару на пару дней каждый год и смотрят наших деток. А наш опыт в России перенимают сейчас и другие регионы.

Я много оперировал взрослых, и этот опыт мне помог во время операций малышам. В 2005 году образовалось это отделение, и я пришел сюда руководителем.

— Помните своего первого пациента, которому делали операцию?

— Это был 1985 год и моя первая самостоятельная операция. На операционном столе — пятилетний мальчик. У него коарктация аорты (врождённый порок сердца, проявляющийся сужением просвета сердечной аорты. — Прим. авт.). Ручонки у меня, конечно, тряслись. Но рядом стоял мой учитель — Виктор Петрович Поляков (его именем назван кардиоцентр. — Прим. авт.), и я знал, что он поможет в любую минуту. Точно так же сейчас и я стою рядом со своими врачами (в отделении работают три хирурга и шесть кардиологов) и готов в любую минуту прийти им на помощь.

— Общаетесь с пациентами и их родителями после выписки?

— Конечно! Вон их у меня сколько (показывает на доску, увешанную детскими фотографиями спасенных пациентов). Всегда даю свой сотовый телефон, всегда готов пообщаться с родителями пациентов. Ведь для них ребенок — это самое главное. И я уже говорил, что некоторым операцию на сердце надо делать повторно.

«Если бы не кардиохирургия, то я стал бы водителем автобуса»

— Обсуждаете сложные случаи с родными?

— Ох, да, это моя беда. Семья говорит про меня: «Проснешься ночью — и оперируешь». А я говорю на это, что, когда мне перестанут сниться операции, я уйду преподавать. Иногда именно ночами и приходит решение ситуации, над которой долго думаю. Тут главное — успеть записать.

Моя жена долгое время работала в кардиоцентре операционной сестрой, поэтому с ней чаще всего и обсуждаю рабочие моменты. У нас трое детей, и только один из них — старший сын — пошел в медицину. Сейчас он заведующий одной из поликлиник в Самаре. Среднюю дочь профессия врача не привлекла, а вот младший сын, ему 16, пока в раздумьях. Я, конечно, настраиваю его на медицину (смеется), хочу, чтобы он стал педиатром. Прекрасная, благородная профессия!

— А никогда не думали, кем были бы, если бы не кардиохирургом?

— В водители автобуса пошел бы (улыбается). Сидишь, рулишь, голова свободная. Или в автосервис пошел бы работать. Ну, подумаешь, шины не так сбалансировал. В нашей же профессии такое недопустимо. В кардиохирургию я попал, можно сказать, случайно. Коллега сказала, что из кардиоцентра ушли много хирургов, и спросила, не хотел бы я попробовать. Я подумал: «А почему бы и нет?» — и втянулся. Коллектив у нас очень хороший, а это большое дело. Счастье, когда идешь с удовольствием на работу, а потом с удовольствием — домой.

— Вы в кардиохирургии 35 лет. Есть что-то, что вам хотелось бы освоить?

— Конечно! Я постоянно читаю что-то новое в области и так же призываю делать и своих коллег. Если ты перестал чему-то учиться в профессии, то шагнул назад.

— А как вы расслабляетесь, отдыхаете от работы?

— Люблю летом покататься на лодке с тестем, есть дача... Мое хобби — это моя семья. Ценю каждую минуту, проведенную с родными. А на втором месте — работа.