«Вам тут общественный транспорт или публичный дом?!»: трогательная история про влюбленную пару и кондуктора троллейбуса № 20

Я люблю наблюдать за людьми. За разными. Потому что каждый человек — велик и глубок, как космос. И не важно, как он выглядит и как себя ведет. Даже если он совершает что-то страшное, он от этого не перестает быть явлением, суть которого важно и хочется понять.

Но больше всего я люблю наблюдать за людьми, которые друг друга любят и не стесняются свою влюбленность показывать. И не важно, кто это — мальчик и девочка, бабушка и дедушка, мама и сын, папа и дочь, брат и сестра, друг и подруга, мальчик и мальчик, девочка и девочка… А однажды я битый час наблюдал в тбилисском зоопарке за нежнейшими отношениями в большой и дружной обезьяньей семье.

Вчера в поздневечернем самарском троллейбусе № 20 ехали мальчик и девочка. Мне сложно сказать, сколько им лет — может, 16, а может, и 25. Я, несмотря на то, что солнце давно закатилось, надел темные очки — чтобы не было видно, как я любуюсь этой парой. Мальчик одной рукой держался за поручень, а другой обнимал девочку. Девочка обеими руками держалась за мальчика, который для нее был надежнее любого поручня. Они целовались. Нет, не страстными засосами, а нежно и кротко — то в щечку, то в носик, то в губки. Что-то шептали друг другу на ушки. Иногда замолкали — и тогда мальчик утыкался носом в волосы девочки, а девочка — в грудь мальчика. И казалось, что они не могут надышаться запахами друг друга.

— Нет, ну не стыдно вам, а?! Вам тут общественный транспорт или публичный дом?! — вдруг раздается чуть ли не звериный рык.

Я оборачиваюсь на этот рык и вижу кондуктора — маленькую ростом кругленькую женщину с короткой осветленной стрижкой, в оранжевой жилетке и широких шортах, из которых растут непропорционально худые ноги. На концах ног — полосатые носки и резиновые сланцы. Мне сложно сказать, сколько ей лет — может, 45, а может, и за 60.

— Идите к себе домой и милуйтесь там, сколько влезет! — продолжает женщина, обнажая в крике не до конца оснащенный зубами рот.

Мальчика с девочкой, кажется, мало волнует этот выпад в их сторону. Им так хорошо, что никто не способен разрушить их идиллию. Но всё же они выходят на ближайшей остановке — может, они приехали; может, решили дальше пойти пешком; может, им просто без разницы, где выходить.

— Вы чего на них ругались? Чем они вам помешали? — спрашиваю я кондуктора. Мне правда интересно, что она ответит.

— Да наплевать мне на них! Тоже мне тут! — заведенная женщина прибавляет обороты. — Что за молодежь-то нынче? В наше время разве можно так было? А сейчас на что только не насмотришься. Что попало делают, в чем попало ходят! Сверху платье, а снизу кроссовки — это куда годится вообще? А они ведь все сейчас так носят!

— А в чем проблема, если это удобно?

— Если платье, то надо туфли! — не унимается женщина в носках и сланцах, а я безуспешно пытаюсь представить ее в платье и туфлях. Впрочем, кондуктор наконец успокаивается: — Конечно, мы им указ, что ли, молодым да красивым…

— Вы тоже молодая и красивая.

— Чё-ё-ё?

— Я говорю, вы тоже молодая и красивая. Особенно, когда не ругаетесь, а улыбаетесь. Я ведь часто на этом троллейбусе езжу и вижу вас. Вы с утра, когда еще не устали, шутите, улыбаетесь, с вами просто приятно проехаться — настроение перед работой поднимаете, — говорю я чистую правду.

И эта маленькая толстенькая женщина неопределенного возраста… вдруг смущенно улыбается и краснеет. Потом машет на меня рукой, типа «ой, скажешь тоже, чертяка», и уходит на свое место. Через пару минут троллейбус причаливает к очередной остановке, в салон входят новые пассажиры.

— Добрый вечер, мои хорошие! Мест свободных много, присаживайтесь, я ко всем сама подойду! — начинает ворковать кондукторша. — Вот ваш билетик. А вот ваш. Не жарко в салоне? Может, люк открыть?

Я снова надеваю темные очки — чтобы не было видно, как я любуюсь этой прекрасной женщиной. Бесконечно влюбленной в своих пассажиров.