«Отбирали все до последней крошки»: какие тайны о голоде в Поволжье скрывала советская власть?

Трупы, которые некому было хоронить, каннибализм, тиф, беспризорники и массовое бегство из Самарской губернии. За 20 лет до начала блокады Ленинграда жители Поволжья испытали на себе муки голода. Как богатая хлебами и известная зерноторговлей земля всего за четыре года стала краем каннибализма? Разбираемся в нашей традиционной рубрике «Городские легенды».

Внимание! В статье содержатся фотографии, которые не рекомендуются к просмотру лицам с неустойчивой психикой, слабонервным и беременным женщинам.

11 января 1919 года Владимир Ленин подписал Декрет Совета народных комиссаров о разверстке зерновых хлебов и фуража, подлежащих отчуждению в распоряжение государства, между производящими губерниями. Так началась печально известная продразверстка. В хлебе нуждались Красная армия и так называемые в документе «бесхлебные районы». 70% продуктов должны были забрать у крестьян уже к 1 марта 1919 года, остальные — до 15 июня. Взамен, согласно документу, крестьянам полагались «установленные твердые суммы».

Правда, вот суммами этими поле не засеешь, засуху не отгонишь, да и семью не накормишь. Но с вооруженными посланниками советской власти спорить было трудно.

— Они отбирали все до последней крошки хлеба беспощадно, не считаясь ни с положением, ни со здоровьем человека, а, надо заметить, не приносили совершенно никакой пользы советской власти, потому что часть пропивали ревкомы, политкомы, часть портили, — писала 18 июля 1920 года некая Хася Мензель. Ее корреспонденция попала в сводку начальника Самарского военно-цензурного отделения о настроении населения Самарской губернии.

Имя автора этих строк, написанных также в июле 1920 года, военный цензор для нас не сохранил:

— Свободную торговлю не разрешают, а кто если и купит, то отбирают. Одна женщина продала последнее своё платье и купила 2 пуда муки. И что же? У неё отобрали, она не могла пережить этого и погубила своих четырёх детей и себя. Вообще, рабочие сильно голодают, мало того, их заставляют работать еще два часа сверх нормы.

— Крестьяне становятся всё беднее и беднее, потому что всё отбирают. Сегодня вооружённые красноармейцы ходили по селу и отбирали с каждой коровы по 3 фунта и по одному десятку яиц с курицы, а у меня две коровы, а масла нет, потому что два месяца у нас жил комиссар Арендулов и, конечно, не платил ни копейки, — писал 16 июля 1920 года один из жителей села Богородского Бугурусланского уезда.

Возмущенные таким отношением к себе крестьяне решались на восстания. Вышедших из-под контроля земледельцев советская власть усмиряла пулями и штыками.

— Только что пришел. Провожали добровольцев на фронт. Добровольцы 10–12 лет — ведь это комическая картина, но надо заметить, что проводы были торжественные. А вчера провожали курсантов на усмирение, но не так уже торжественно, потому что фронт отстоит недалеко от Самары. Восстание крестьян на почве реквизиции скота, хлеба и других продуктов, и в результате сыновья крестьян идут усмирять своих отцов, — писал 18 июня 1920 года некий самарец Озерецкий.

Доведенные до отчаяния обыватели теплых чувств к советской власти не испытывали:

— Жизнь очень плохая, всюду грабежи и убийства, порядков нет, у крестьян всё отбирают, и всё это делают коммунисты. У нас их развелось, как чертей в озере.

— Хорошо живут только комиссары-коммунисты, они и записались в партию только с целью улучшить условия своей жизни. Всюду видишь обманы, реквизицию. Как я ненавижу коммунистов, проклинаю, черт бы их не видал! Идея коммунизма сама по себе хороша, а люди, которые проводят её в жизнь, — жулики и взяточники, готовые за очищенный спирт продать советскую власть. Вообще, я в них разочаровалась, — признавалась в своем письме, перехваченном цензурой, одна из горожанок.

Из-за массовой реквизиции зерна крестьяне Самарской губернии засеяли гораздо меньше полей, чем раньше. Да и на тех удалось собрать не больше семян, чем посадили. И без того аховую ситуацию с продовольствием усугубила засуха 1921 года. Не уродилось летом и трав, а значит, кормить оставшийся скот тоже было нечем.

«Людям уже нечего жевать, они грызут мёрзлую землю»

Бороться с голодом в Самаре прислали одного из самых авторитетных большевиков — Владимира Антонова-Овсеенко. Именно он в октябре 1921 года возглавил область, заняв должность председателя Самарского губернского исполнительного комитета.

— Миллионы людей голодают, и это не простое слово о недоедании, — это значит, что людям уже нечего жевать, что они грызут мерзлую землю, что они сходят с ума от постигшего их несчастья. По нашей Самарской губернии сейчас голодает больше 1 миллиона 800 тысяч человек. <...> Вот передо мной описание того, что великий благородный человек, приехавший в нашу губернию, Нансен, видел там. Его повезли недалеко от Самары, в одну из волостей Дубовый Омёт. Там более 1500 человек, опухших от голода. В селе Колывань умерло голодной смертью 423 человека. В Дубовом Омёте умерло 145 человек за ноябрь месяц. Из 4000 лошадей осталось 125. Когда Нансен там побывал и через переводчика говорил с крестьянами, те бросались ему в ноги, показывали своих истощённых детей и просили помощи. И тогда заплакал этот человек, который не плакал перед лицом смертельных опасностей, который привык смотреть смерти в глаза и не дрожал перед нею, — так начал свою речь на IX Всероссийском съезде Советов глава голодающей Самарской губернии Антонов-Овсеенко.

Сам не раз отдававший приказы солдатам идти на смерть, закаленный в боях революционер спокойно наблюдать за гибелью мирных жителей не мог. Подготовленная Владимиром Антоновым-Овсеенко речь полна таких подробностей, которые советская власть уже через несколько лет постарается предать забвению:

— В Рамышковской волости люди поедают трупы. Там опасно хоронить на глазах других людей; надо караул ставить, пока не разложатся трупы. Положение уезда с каждым днем ухудшается. Смертность детей еженедельно до 140 по уезду. В каждом селе от 5 до 10 детей умирают еженедельно. Получен протокол Усьминского волисполкома: и там трупоедство. Умершего 11-летнего мальчика гражданка изрубила и положила в котел. Сведения о таком кошмаре получены из Андронского района. Взрослое население, лишенное всякой помощи, доедает траву перекати-поле (это ядовитая трава, которая стоит 100 тысяч рублей пуд).

К слову, более съедобные продукты в декабре 1921 года в голодающем крае продавались еще дороже. Например, пуд муки на рынке в Балаково стоил 1 миллион рублей, фунт печеного хлеба — 20 тысяч, картошки — 5 тысяч. При этом цены росли с каждым часом.

Один из самарцев так описывает экономическую ситуацию в своем письме от 2 марта 1922 года:

— За время болезни развилось малокровие, нужно усиленное питание, а оно очень дорого стоит. Цены на продукты следующие: мука пшеничная — 5,5 миллиона за пуд, ржаная — 5 миллионов, масло — 280–300 тысяч за фунт, коровье — 320–350 тысяч за фунт, картофель — 1200 рублей пуд, молоко — 50 тысяч бутылка, сахар — 300 тысяч рублей фунт. По сравнению с представленными тобой ценами у нас всё дороже в 2–3 раза. Жалованья я получаю 4,5 миллиона в месяц.

Каннибалы под грифом «совершенно секретно»

Проблемы нарастали, как снежный ком. Люди умирали от голода и болезней, им вызванных. Не хватало не только продуктов, но и лекарств, и медиков.

Обезумевшие матери не могли видеть мучения и смерть своих детей. Жившие ближе к городу привозили малышей в Самару и просто оставляли их на улицах, так как детские дома были переполнены.

Доев последние запасы, люди перекинулись на кору деревьев, крапиву, листья, прошлогодние желуди, коренья растений, не брезговали и домашними питомцами: кошками и собаками.

— Последнее время сильное истощение крестьянства привело к людоедству. Граждане-людоеды содержатся под арестом, — отчитывались наверх члены Самарской губернской ЧК в информационной сводке под грифом «совершенно секретно».

Вести о каннибалах приходили руководству области практически из каждого уголка губернии.

Случаи каннибализма фиксировали и в городе:

— Так, в 6 часов на Рождество товарищ Панасюк (служащий на радиостанции) заметил на кладбище татарку, отрубившую ногу у трупа мужчины и прятавшую таковую в мешок...

30 января 1922 года Политбюро запретило публикации о людоедстве. Не укладывалась в идеальную картинку победы над голодом и помощь иностранных компаний: Американской администрации помощи, Американского общества квакеров, международного альянса «Спасем Детей», Нансеновского комитета, английских профсоюзов, Международной рабочей помощи, шведского и германского Красных Крестов.

А уже через несколько лет все «забыли» об ужасах голодающего Поволжья...