Николай Уткин, экс-мэр Тольятти, политический заключенный: «Обидно, что город теряет свое лицо»

Бывший мэр Автограда отбывает наказание (семь лет лишения свободы) за злоупотребление должностными полномочиями и получение взятки. В настоящее время в Центральном районном суде Тольятти проходят слушания по так называемому «земельному делу», связанному с отчуждением земельных угодий СХ ЗАО «Россия» и СХ ПК им. Степана Разина. Обвиняемые – Николай Уткин, экс-руководитель департамента земельных ресурсов городской администрации Наталья Немых и начальник инспекции земельного контроля мэрии Тольятти Сергей Чижов. Сумма ущерба, которую указывают сами предприятия, равна 150 миллионам рублей. На этой неделе в суде допрашивают свидетелей по этому делу. Николай Уткин не признает своей вины и считает, что это был рейдерский захват земли, факт которого не хочет признавать суд. Об этом бывший мэр Тольятти рассказал перед одним из заседаний суда.

– Николай Дмитриевич, началось новое рассмотрение уголовного дела, связанного с отчуждением земельных угодий в пользу юридических и физических лиц. Как вы относитесь к происходящему?

– Пока сложно сказать. Это длится уже шесть лет, и разбираться в этой ситуации мне не нравится. Правда есть версия о том, что к этому делу подвело несовершенство законодательства. Я бы больше сказал – это рейдерский захват земли определенными лицами. Вот почему это происходит.

– А что значит несовершенство законодательства? Что вы под этим подразумеваете?

– Некоторые говорят, что землей можно распоряжаться, а некоторые – что она включена в городскую черту, но вроде распоряжаться надо с использованием хозяина. Даже сами законодатели, земельщики, которые здесь выступали, то так говорят, то по-другому. Но я так понимаю, что там не колхозники пострадали. Тем более, что собственником этой земли сейчас стал один человек. Понятно, к чему это может привести.

– Николай Дмитриевич, вы наверняка читаете газеты, знаете, что происходит в городе. Как вы относитесь к современной политике?

– Вы знаете, мне обидно, что город теряет свое лицо. И город становится зависимым от верха, от всего прочего. Раньше город имел возможность, имел свои финансы, свои отчисления. За счет этого мы могли строить хотя бы по одной школе, по одному детскому садику. А сегодня в принципе все потеряно, и вообще местного самоуправления практически не остается.

– Вы сказали, что город становится зависимым. От чего или кого?

– Помните, когда мы вместе боролись против Москвы, против так называемой монополии? Сегодня мы вернулись к тому, с чем начинали бороться. Сегодня и 20% налогов в городе не остается. И все, что заработали, централизуется. И потом надо с шапкой по кругу ходить и пробовать выбивать деньги на те или иные цели. Вот смотрите, потеряли налог на имущество юридических лиц, и городу стало не интересно развивать что-то. Дальше остался только подоходный налог и налог на прибыль. Налог на имущество физических лиц не дает результата. Ну что можно собрать?

– А как вы оцениваете то, что сейчас происходит на АвтоВАЗе?

– Сложно сказать. Я вспоминаю четыре года назад мою последнюю встречу с Игорем Есиповским (тогдашний генеральный директор ВАЗа – прим. авт.). И жалею, что когда он мне привел фразу из мультфильма про кота Леопольда «Давайте жить дружно», я ему сказал, что есть не менее известный мультфильм про Маугли, в котором герой кричал «Мы уйдем на Север». Он сказал, что мы пришли надолго. Потом он стал губернатором Иркутской области, потом случилась его трагическая смерть (Есиповский разбилася на вертолете – прим. авт.).

А в целом я понял, что на АвтоВАЗе наконец-то начали привлекать старых специалистов, которые например, раньше конструкторами работали. Это не то же самое, что прийти и шапкой махать, что мы с Москвы, и мы все перевернем и все сделаем. Меня однажды поразила цифра по выпуску автомобилей, которую озвучивали руководители автозавода – миллион с лишним.

Я взял и подсчитал. Как можно получить такую цифру, когда даже если разобранную серию включить, и то не получится миллиона с лишним? Это называется, вся страна поет и пляшет, за победу.

– Не думаете написать книгу?

– Почему не думаю? Я, в общем-то, кое-что уже пишу, есть правда определенные вещи, которые придется называть своими именами. А вот это у меня пока не сложилось, и это, честно сказать, опасно. Но можно о многом рассказать.

– Если не секрет, то о чем мечтаете?

– Закончилось бы скорее это дело. Вот о чем мечтаю.

– А какие прогнозы по этому делу?

– Я не знаю, какой прогноз. Пока думаю, что судья внимательно слушает и хочет разобраться в этой ситуации. Вот это отрадно.

– Какие-то явные доказательства вашей вины были приведены в процессе?

– Ну, понимаете, тут можно как угодно повернуть. Сегодня наше судебное законодательство настолько интересно, что можно и ни за что привлечь. Пока моей вины или Натальи Ивановны явно нет. И опять же, мне не нравится сама идея, что несовершенное законодательство забывает еще про одно – про рейдерский захват.

– Вы отсидели уже более трех лет, через год уже можно будет уйти на условно-досрочное освобождение. Будете использовать эту возможность?

– Я надеюсь, что к тому времени проблема может разрешиться в Страсбургском суде. Досье открыто с 2007 года. Содержание жалобы состоит в том, что нарушили конституцию, нарушили все права по моему задержанию, аресту, бездоказательности и т.д. По итогам прошлого года в Страсбургский суд поступило около 32 тысяч жалоб. Только из России. Мы обошли по количеству обращений всех, и Турцию, в том числе. И рассчитывать на то, что в ближайшее время рассмотрят наше дело, не приходится. На сегодня сроки рассмотрения там от 4 до 5 лет.

– Вы наверняка в курсе ситуации, когда депутат гордумы Борислав Гринблат хотел обращаться к президенту России с просьбой о вашей амнистии в рамках 65 годовщины Победы. Что вы об этом думаете?

– Вы видите, как происходит, все настаивают на том, что можно выходить на помилование, но надо признать вину. И понимаете, какое интересное положение. С правом на условно-досрочное освобождение тоже очень интересная штука. Пленум Верховного суда в апреле прошлого года принял решение, чтобы выходить на УДО не нужно признавать свою вину. Тем не менее, на местах даже в обращениях по-прежнему требуют записывать, что ты признал вину. Верхи и низы пока не согласуют с собой это. Вот смотрите, даже по этому делу, Пленум Верховного суда в ноябре прошлого года сказал, что при выносе в суд таких решений и представлении обвинения, должно быть конкретно указано, какие статьи закона мы нарушили. Однако нигде не указано, какие статьи мы с Натальей Ивановной нарушили. Вот мы сейчас и паримся в этой бане. На сегодняшний день сторона обвинения хочет доказать нашу вину, мы пытаемся доказать нашу невиновность.

– Как у вас в изоляторе условия содержания? Кондиционирования нет?

– Баня. Какое кондиционирование, там и света-то нет.

– Как сердце выдерживает?

– Да как, таблетки помогают.