В 12 лет ее отчислили из художки. А в 60 у нее персональная выставка! Как журналист Ирина Лукьянова начала писать картины о Самаре

Главный редактор самарской «Свежей Газеты», журналист Ирина Лукьянова 6 лет назад неожиданно для себя взяла в руки кисточки и стала рисовать. Она пишет картины маслом, на многих пейзажах и этюдах — виды Самары.

Мы узнали у художницы, каково это — начинать что-то новое после 50, сколько стоит один тюбик краски, лучше продавать или дарить картины. Поговорили о культуре, о журналистике и о цензуре, о любимой Самаре и о милом хвостатом помощнике Ирины Анатольевны — лабрадоре по имени Марч.

— Ирина Анатольевна, первый вопрос — о вашем творческом пути в качестве журналиста. С чего всё началось?

— Я в профессии с небольшим перерывом с 85-го года прошлого века. Скоро будет 40 лет как я в журналистике. Пришла в нее на последнем курсе университета (я училась на филолога, преподавателя русского языка и литературы). Была такая газета «Волжский комсомолец»: я там была сначала внештатным корреспондентом, потом корреспондентом по договору. Некоторое время работала техническим секретарем, затем ушла трудиться по профессии, преподавателем. Писала диссертацию.

Вернулась в журналистику в 1991 году. Это была «Самарская газета», я там недолго работала. Потом была газета «Губернский вестник» (уже не существующая), где я тоже поработала журналистом. Потом «Моя газета» — там я была журналистом и заместителем редактора. А когда она закрылась, я пришла работать на «Скат». И осталась там на 10 лет.

Я была телевизионным журналистом. Делала «болты в томате» — так шутливо называли производственные фильмы. Делала две программы, которые впоследствии достаточно долго уже и без меня выходили в эфир: «Ваше утро» — мы его тогда создавали, — и программу «Эксперт-студия» с дискуссиями на общественно-политические темы. До 2007 года я работала на «Скате». После смены владельцев и руководителей компании ушла и оттуда.

Недолго поработала в «Самарском обозрении» редактором отдела. А затем оттуда мы ушли частью команды, частью набрали других. И создали газету «Самарский советник». Это было примерно полтора года профессионального счастья! Мы работали абсолютно на драйве и на возможности делать то, что мы хотим. Закономерным результатом чего стало, конечно же, закрытие издания.

После этого я пришла в «Волжскую коммуну»: сначала заместителем редактора, затем стала редактором. Затем была главным редактором «АиФ — Самара». Потом пошла кругами: два с половиной года была главредом «Самарской газеты», оттуда ушла по личным обстоятельствам, занималась семейными проблемами. Потом год работала помощником по связям с общественностью ректора экономического университета. Оттуда вернулась на позицию редактора «Волжской коммуны». В 2020-м перешла в Минкульт Самарской области, там работала около года, радостно ушла на пенсию… Но как-то с пенсией не задалось — позвали трудиться редактором «Свежей Газеты. Культура». Полтора года я ее редактирую. Получаю большое удовольствие.

— Конечно, вопрос не совсем корректный для девушки: сколько вам было лет, когда вы начали писать картины?

— Эта история имеет предысторию, ведь случайно кисточки в руки не возьмешь. Я пару лет занималась живописью в студии Нины Васильевны Ивлевой — это основатель и директор детской картинной галереи. Это было в раннем детстве. И я запомнила вот этот «Ах!» от того, что можно нарисовать, выразить свои эмоции, впечатления.

Потом я даже поступила в художку и с большим счастьем полгода в ней проучилась. Через полгода меня отчислили! Не знаю, по каким причинам, но я тогда решила, что по причине моей неспособности. Правда, отчислили с хитрой формулировкой — мол, если она захочет, пусть приходит на следующий год без экзаменов. Но тут уже начинался переходный возраст — 12 или 13 лет — со всеми его прелестями... Я, конечно, пришла без экзаменов, походила буквально месяц, ну и всё.

А в 2018 году мне совершенно случайно подарили на 8 Марта сертификат на мастер-класс по живописи маслом. И я как-то не шла, не шла… Потом в мае всё-таки пошла. Пришла — и всё. Я осталась.

Мои работы — это как бы такая совершенно ученическая история. Они все учебные в определенной степени. У моего наставника Сергея Беляева (член Союза художников России, пейзажист. — Прим. ред.), в его студии, я продолжаю учиться до сих пор. В картинах очень много его влияния, и помощи, и совета — вообще всего того, что Сергей мне, как и другим своим ученикам, дает.

— Вы приходите в студию раз в месяц? В неделю?

— Когда удается — это самая идеальная ситуация — я прихожу в мастерскую 2 раза в неделю. Когда не удается, стараюсь хотя бы раз в неделю ходить.

В этом деле ты всегда учишься. Недаром же ходят байки про Репина, который любил приходить в музеи и дописывать свои работы: его приходилось от них отгонять. Потому что это же постоянный процесс, здесь нет остановки. Сейчас я готовлюсь к первой персональной выставке, она у меня юбилейная — я так свои 60 лет отмечаю.

— Вы уже продавали картины?

— Пару работ продала, безусловно. Но в основном я их дарю друзьям.

— Это картины маслом?

— Это масло, это прекрасное пахучее масло, которым совершенно невозможно работать в домашних условиях. Потому что запах разбавителя прекрасен только для человека, который его сильно любит. Руки? От маникюра я отказалась уже давно.

Ну и понятно, что когда ты возвращаешься из мастерской, то ты по уши в краске, это тоже нормально. Особенно это весело, когда ты на пленэре, потому что там ты просто не очищаешься фактически. Когда мы были в Крыму, на пленэре за световой день обычно пишутся два этюда. Утром и вечером. Потом ты ползешь в квартиру, и надо по дороге купить еды в магазине, чтобы что-то приготовить. И ты заходишь такой красивый: непонятно, то ли ты маляр, то ли кто-то еще. Ты весь абсолютно в масле, в разноцветном. Руки у тебя соответствующие, лицо тоже может быть. В этом увлеченном состоянии не сильно обращаешь внимание, какого цвета у тебя кожа. Вот это — прекрасный момент.

— Картины, которые посвящены Самаре, — что они для вас?

— Начнем с того, что у нас просто очень красивый город! Мы к этому привыкли, ведь к красоте тоже привыкаешь. Смотришь или под ноги, или внутрь себя. Ты погружен в свои собственные дела и заботы, это просто город, в котором ты живешь. А на самом деле у нас потрясающе красивый город. Я уж не говорю про Волгу и всё, что связано с Волгой. Отсюда действительно не имеет смысла куда-то уезжать, если это не Крым, потому что здесь можно найти всё. Всё абсолютно. Поэтому писать Самару — это, конечно, отдельное совершенно удовольствие.

— Как происходит работа?

— Сеанс — это примерно четыре часа непрерывной работы. Когда работаешь кистью, больше четырех уже не получится: ты просто перестаешь видеть и понимать, что ты делаешь. Нужно остановиться, чтобы не начать всё портить.

Природа этого погружения — настолько медитативна... Ты это время вообще не замечаешь: немного в другое пространство переходишь, где время течет иначе.

Натюрморт — это два-три сеанса. Портрет — это 10 сеансов или больше. Этюд пишется за один сеанс. Пейзаж может занять сколько угодно времени — и 5, и 20 сеансов, и намного больше.

Картина, как правило, сама тебе сообщает, ты можешь ее закончить или всё-таки надо еще потрудиться. Картинки — они живые. Она поэтому и называется «живопись». Чем успешнее идёт работа, тем больше они начинают проявлять самостоятельность.

— Нужно ждать вдохновения какого-то или нужно просто сесть и начать работать? Вот я где-то читала, что художнику важна каменная попа. Это так?

— Это смотря как. Можно каменные ноги, потому что, например, ты стоишь за этюдником, а не сидишь, попа твоя тут ни при чем. Соответственно, примерно 10 часов в день надо быть готовым простоять. Ну, если два этюда.

Но понятно, что есть состояние, в котором ты не можешь работать, и даже не надо пытаться себя заставлять. Это вещь, которая требует определенного настроя. Вот ты приходишь в мастерскую, и учитель говорит тебе — настраивайся, настраивайся, настраивайся. Сиди, входи вот в это состояние. Выкинь лишнее из головы, оставь всё за пределами этого пространства. А дальше всё, ты входишь в работу, и в общем-то работа и есть твое вдохновение.

— Финансов много уходит в это увлечение?

— Это дорогое удовольствие, да. Один тюбик краски в среднем стоит 400 рублей. Есть краски подороже, есть чуть дешевле, но в среднем такая цена. Я плачу за занятия, я плачу за краски, плачу за холст. Недешевое удовольствие.

— У вас чешутся руки работать над картинами? Можно же было сериал посмотреть в это время, отдохнуть.

— Конечно. Особенно когда долго не работаешь. Это удовольствие в первую очередь. Это работа, безусловно, но это и огромное удовольствие. Журналистика тоже приносит удовольствие, да. Но это другая история, там гораздо больше рационального. Немножко другое полушарие в журналистике включаешь.

— Спрошу вас как журналиста и художника одновременно. С одной стороны, говорят, что сфера культуры в Самаре очень развита. Если взять какую-то премьеру в драмтеатре — всё раскуплено, аншлаг. С другой стороны, у меня ощущение, что выйди на улицу, спроси прохожего, какая сейчас премьера или что такое «Свежая Газета» — никто не ответит. Как вам кажется, все-таки наша Самара — культурная? Или это скорее тусовочка такая на 500 человек?

— Я не думаю, что это междусобойчик на 500 человек. Думаю, что всё-таки поболее этих людей. Вот, допустим, «Время читать» в областной библиотеке в прошлом году: за 12 часов работы этой площадки сколько там прошло людей? Точно больше чем 500. Или «Ночь в музее», куда приходят тысячи людей.

А насчёт «Свежей Газеты» у прохожих не надо спрашивать, потому что она не продаётся. Это не издание, которое можно купить за деньги и вообще купить. Абсолютно чёткий концепт этого издания — в том, что она бесплатно раздаётся в учреждениях культуры, в библиотеках. То есть это абсолютно целевая аудитория. Да, она выходит небольшим тиражом, 4000 экземпляров, но эти экземпляры совершенно точно идут не в корзину. Они читаются, и, как правило, не одним человеком, у каждого номера как минимум 4–6 читателей есть.

— Это интересно.

— Конечно, да. Слухи о том, что печатные издания — это нафталин и они совершенно никому не нужны, очень сильно преувеличены. Меня в этом убедило… Вы были когда-нибудь в креативном пространстве «Дом 77» на Ленинградской? Там у них «Нулевая комната», где проходят всяческие тусовки, публичные лекции — площадка, где люди общаются друг с другом на тему культуры. У этой площадки очень молодые организаторы: около 22−25 лет. Они общаются со своими коллегами в других регионах. Мы разговаривали с этими молодыми людьми, и они рассказали мне: мол, мы для того, чтобы общаться с коллегами, сейчас будем делать журнальчик.

— То есть не онлайн-журнал?

— Не онлайн, а настоящий бумажный журнал. А вам зачем? — Как? Вы не понимаете? Но ты же берёшь в руки. Это же так выглядит. Это же можно потрогать. Это же можно сохранить. Это пахнет.

Примерно то же происходит, что и с виниловыми пластинками сейчас. Сколько стоят виниловые пластинки и проигрыватели для них? Намного больше, чем цифровые наши прибамбасы.

Поэтому — культура в Самаре есть. Другой вопрос, что вот в этом круговороте, наверное, не хватает проводников. Людей, которые бы говорили, советовали, где и что стоит посмотреть.

Вчера общались с Ольгой Кравченко — она возглавляла когда-то Агентство социокультурных технологий, а сейчас работает в РКЦ «Прогресс», занимается задачами внутреннего пиара, в частности — организацией культурного досуга работников. Они каждые выходные организуют культпоходы в самые разные места нашего города — за свои деньги, безусловно, это никакая не халява, — но она даёт людям возможность понять, куда они придут, что они увидят. И это очень востребовано. Так что нужны медиаторы, нужен посредник.

— Про какие яркие события вы писали в последнее время именно в сфере культуры? Что вам было дорого, приятно?

— Ну вообще много всего, на самом деле. Мне очень нравится фестиваль Шостаковича. Это каждый раз такая очень интересная история, правда. Вот сейчас наша дорогая Алла Леонидовна Шахматова, директор художественного музея, просто горы свернула — она привезла сюда выставку Поленова. Это дорогого стоит — привезти в провинциальный художественный музей мирового уровня живописца.

Одна из работ, центральная, «Христос и грешница», она вообще приехала из Иркутска. Эта работа никогда ранее оттуда не выезжала, никогда за всё время существования. Представьте, какой это организационный подвиг. Это же вещи, которые надо охранять, везти. Получить согласие музеев, которые обладают этими шедеврами. Это только, наверное, Аллочкиной энергией и увлечённостью можно было сдвинуть и сделать.

На мой взгляд, была прекрасная постановка в «СамАрте» — «Возвращение». Там был приглашённый режиссер московский. Замечательный.

Хороши были «Дети солнца» в драме; нехорош, на мой взгляд, был «Герой нашего времени». Театральная жизнь очень любопытная у нас: много интересных камерных площадок. Я имею в виду не только «Камерную сцену», но и такие площадки, как театр «Город», и экспериментальное камерное пространство «Дом на Подшипниковой» — очень любопытная тоже была постановка «Миражи» для подростков и о подростках. Очень интересно сейчас работает Самарский художественный театр («Витражи»). Много площадок, много постановок, везде есть публика. Это вот к вопросу о пятистах человеках — нет, их не пятьсот.

Я уж не говорю про филармонию, где всегда аншлаг. Власенко, конечно, это просто потрясающая находка. Как звучит сейчас наш оркестр — это фантастика!

— Вы рассказали про издание, где работали с горящими глазами, с удовольствием и с драйвом. А сейчас в журналистике есть возможность работать с драйвом? Замечаете, что стало много запретных тем, цензуры? Или нет?

— На мой взгляд, как раз таки цензуры — я говорю сейчас не о политической цензуре, а о цензуре с точки зрения хорошего вкуса и высокого профессионального уровня — современной журналистике, наоборот, недостает. Оказалась разрушена иерархия профессиональных авторитетов. Кажется, что каждый может всё, и всё имеет право быть. Имеет право быть разговор, сдобренный обсценной лексикой, хотя это не разговор на кухне и не беседа в компании друзей. А в публичном пространстве, на федеральном канале, например. Мне кажется, что вот такого плана цензуры, наоборот, не хватает.

— Есть ли что-то, чего не хватает Самаре в плане культуры?

— Конечно, многого не хватает. В первую очередь денег отрасли не хватает. Чтобы создать современное выставочное пространство, нужно современное выставочное оборудование. Нужно, чтобы это пространство действительно было большим и вместительным. У нас в Самаре таких экспозиционных площадок — раз-два и обчелся. Ну вот только «Новое Пространство» в универсальной библиотеке.

Музей наш прекрасный — я имею в виду художественный музей — но ему категорически не хватает финансирования, чтобы он мог еще больше прекрасного делать, чем он делает. Ну и так далее. Нашу прекрасную архитектуру городскую сохранять — сколько средств нужно? Это же жемчужина! Единицы городов, где сохранилось такое деревянное зодчество.

— Как вы решились завести собаку?

— Просто поняли, что уже можем, наверное, себе позволить, поскольку я работаю в режиме хоум-офиса и с челобаком всегда кто-то будет. Марч — это собака-компаньон. Ему нужно, чтобы ты постоянно составляла ему компанию.

А ещё нас подтолкнула такая, в общем, мистическая история. У нас был любимый кот-найдёныш: его звали Мур, Мурчелло. Но он, к сожалению, в прошлом году от нас ушёл на радугу. И что-то нам с мужем стало совсем грустно. Я сказала — всё, сегодня едем смотрим. Приехали, посмотрели. Он положил голову мужу на ботинок — и мы поняли, что вот он, наш пёс. И, соответственно, тот был Мурч, а этот Марч.